Увлекательная  работа  —  придумывать  географические  названия:  Мыс
Рассвета,  Озеро Солнечных Бликов...  Мы только и делали, что придумывали,
придумывали.  Не  только мы  —  Северная станция тоже.  Вся планета была в
распоряжении землян — в нашем распоряжении.
     — Ребята!  —  кричала с энтузиазмом Майя Забелина. — Холмы Ожидания —
хорошо?
     — Река Раздумий?
     — Ущелье Молчания?..
     — Хорошо,   —   говорили  мы.  Подхваливали  сами  себя:  работа  нам
нравилась,  планета нравилась.  Нравились наши  молодость и  находчивость.
Давали названия даже оврагам: Тенистый, Задумчивый.
     Геннадий Фаготин,  начальник станции и нашей картографической группы,
осаживал нас:
     — Как бы не выдохнуться...
     — Старик, — отвечали ему, — на что голова на плечах?..
     Геннадий был лет на  пять старше любого из  нас,  но  и  ему не  было
тридцати. Картография — наука молодости и молодежи.
     Нравилось нам и название планеты — Надежда.
     Название придумали не  мы  —  открыватели.  Планету нашла  экспедиция
Жарского. Это была удача. Сотню лет корабли летают за пределами солнечной.
Ищут планету земного типа. Звезд много, и планет много. Ищут сестру Земли.
А повезло Жарскому.  И,  как ни странно, у синей звезды. Предполагали, что
планеты земного типа могут быть только у желтых солнц.  И вдруг —  у синей
звезды...
     Это была шестая и последняя планета у солнца-карлика. Пять, ближайшие
к звезде,  испепелены и расплавлены.  Шестая — райские кущи: реки, озера —
девичьи голубые глаза!..  Кислорода двадцать один процент, азота семьдесят
восемь...  Правда,  в  воздухе  много  природного электричества —  рождала
сверхкорона звезды. Зато ни заводов, ни городов. Необитаемая планета!
     — Как назовем — Находка, Жемчужина?.. — спрашивали у Жарского.
     Командир корабля молчал.
     Восемьдесят девять  планет  с  органической жизнью насчитывал каталог
открытий.  Даже с разумной жизнью. Пусть неизмеримо ниже земной, необычной
и  непривычной.  Но  планеты заселены.  Щедрая  земля,  расстилавшаяся под
звездолетом, не только привлекала — настораживала: для кого эта щедрость?
     Были планеты-трясины,   без  клочка  твердой  земли.  Планеты-фугасы:
стоило опуститься — почва взрывалась.  Планеты-тайны,  покрытые паутиной —
капиллярами, по которым струится лимфа. Паутина живет, мыслит...
     Отличные названия Находка, Жемчужина. Но всякая находка предполагает,
что ее кто-то потерял и хозяин может найтись. Жемчужина? Кто не польстится
на ее красоту?..
     На позывные по всем диапазонам шкалы ответа не было.
     — Находка, Роберт Андреевич?..
     — Надежда, — ответил Жарский, ступив на зеленую земную траву.
     С ним согласились.  Можно было надеяться, что планета станет землянам
второй родиной.
     Океан занимал семьдесят процентов поверхности.  Два материка тянулись
в  долготном направлении по обе стороны от экватора.  Само их расположение
определило название:  Северный, Южный. Между материками по океану брошено,
словно горсть изумрудов,  множество островов —  то-то  придется поработать
картографам!..  Посетить и осмотреть все возможности, конечно, не было. На
пятнадцатый день Жарский послал телеграмму Земле: открыта планета-двойник,
необитаемая,  если не считать насекомых на суше и  моллюсков на прибрежных
отмелях шельфа. Просил утвердить название планеты — Надежда.
     На Земле утвердили. Послали картографов — две группы. Потому две, что
были утверждены две исследовательские станции — Северная и Южная, на обоих
материках планеты.  Южной станцией руководит Фаготин,  северной  —  Виктор
Серенга.  Связь  держат  при помощи спутников,  сброшенных кораблем-маткой
«Юноной». Корабль улетел дальше, группам было дано времени год.
     Работы проводились съемочным способом.  Со спутников сфотографировали
материки,  нанесли на карту. Уточнения и обработка деталей предоставлялись
картографам.  У  каждой  группы  по  три  авиетки.  Машины поднимались над
местностью и  клетка за  клеткой фотографировали квадраты шесть  на  шесть
километров.  Детали  поверхности  схватывались  рельефно,  переносились на
карту.  Оставалось  только  придумать  названия.  В  случае  необходимости
авиетку можно было опустить в  квадрате,  осмотреть все на месте,  ощупать
руками — самый древний и самый действенный способ исследования.
     Так был найден первый кристалл —  ощупью.  На  него наткнулась Иванна
Скар. Кристалл не давал ни тени, ни отблеска, был невидим.
     Иванна фотографировала свою параллель.  Щелчок —  на  пленке квадрат.
Через минуту,  опять щелчок и опять щелчок.  Внизу перелески,  болото.  На
болоте — «пятачок» леса. Чем заинтересовал «пятачок» Иванну, она не знает.
И  сейчас не  знает,  после стольких событий.  Опустила авиетку на пологий
откос и пошла исследовать чащу.
     Продралась сквозь подлесок на крохотную поляну, стала пересекать ее и
наткнулась на что-то твердое.  Зашибла колено,  руку,  остановилась. Перед
ней была ямка глубиной в несколько дециметров.  Зато руки ощупали холодную
полированную грань камня.  Да,  это  был  камень или  хрусталь,  граненый,
стоящий торцом вверх. Иванна провела по торцу ладонью, нащупала правильный
шестиугольник-кристалл. Камень был высотою по грудь, холодный, прозрачный,
сквозь  него  виднелась росшая  на  земле  трава.  Иванна постояла минуту:
откуда здесь камень?  — и, когда боль в ушибленном колене утихла, обогнула
камень и пошла дальше.  Запомнилось ей углубление в почве: камень был врыт
в землю или продавил верхний слой собственной тяжестью. Больше на островке
ничего не  было,  Иванна обогнула его  южным  берегом,  села  в  авиетку и
поднялась.
     В  лагере она рассказала о  невидимом камне,  но каждый день приносил
группе массу впечатлений,  на рассказ Иванны не обратили внимания. Девушка
перенесла остров на карту,  назвала его Кристаллом и  карту сдала в  общий
атлас.
     На  второй камень наткнулся Игорь  Бланн  в  горах и  тоже  случайно.
Камень был полузанесен песком, стоял над обрывом. Игорь не заметил бы его,
если  бы  не  странная конфигурация наноса:  песок  словно вскарабкался на
стену и  застыл,  вздыбившись.  Кристалл был  в  рост человека и  до  того
прозрачен, что каждая песчинка за ним выделялась отчетливо.
     — Я  не  видел  такой  прозрачности,   —  говорил  Игорь.  —  И  тоже
полированный шестигранник!
     — Ну и что? — возразили ему. — Василий нашел жилу самородного золота.
     — Самдар — алмазы.
     — Еще какие — с орех! — кивнул Самдар.
     — Находкам на планете не будет конца.
     Поговорили и успокоились.
     Третий камень нашел Василий Финн — тот, что открыл золотую жилу.
     — Ребята! — крикнул он, возвратясь на базу. — Есть на что посмотреть!
     Все, кто мог, на трех авиетках полетели с Василием.
     Камень стоял в  лесу,  на прогалине,  был вровень с вершинами крупных
деревьев. Ночью пронеслась буря, сорвала с деревьев листья, они налипли на
грани, и только поэтому прозрачный столб оказался видимым.
     — Силы небесные! — обмерил столб Самдар. — Четыре обхвата!
     — Сколько он весит?
     — Кто его здесь поставил?..
     Впервые пришла мысль  об  искусственном происхождении камня.  Камней.
Это был третий.
     — Бросьте! — сказал Берни Скатт. — Кто его здесь может поставить?
     — Однако?..
     Вечером в  рабочем зале станции состоялась дискуссия.  Камень Иванны,
как наиболее транспортабельный,  к  этому времени привезли и  установили в
центре зала.  За ним слетали Иванна,  Самдар и  Василий Финн.  Часть камня
окрасили из  распылителя в  синий цвет,  казалось,  что расплывчатое пятно
висит в воздухе без опоры.
     — Что все это значит? — Самдар постучал ногтем — камень звенел.
     Был час отдыха, вокруг камня столпились обитатели станции.
     — Высказывайтесь,   —   предложил  Самдар.   —   Кто  что  думает?  —
Естественное  это   образование,   —   поддержала  его   Иванна,   —   или
искусственное?
     — Если естественное,  — предположил Берни, — скажем, горный хрусталь,
натуральнее было бы  встретить его в  горах,  на  месте рождения.  Один мы
нашли в горах,  но другие — в лесу, даже в болоте. Горный хрусталь вырасти
здесь не мог.
     — Почему не мог?
     — Потому что само название — горный — говорит само за себя.
     — Но здесь другая планета!
     — Вот именно... — согласились Иванна, Самдар.
     — Может быть, камень рожден в горах, но перемещен в леса?
     — Кем?
     Трудный вопрос. Переместить кристалл мог кто-то. «Кого-то» на планете
не было.
     — Если предположить,  что  камень создан искусственно,  то  что он  —
маяк?
     — Аккумулятор энергии?
     — Памятник?.. — посыпались вопросы со всех сторон.
     — Погодите, — сказал Самдар, — это уже фантазия.
     — Ты сам говорил, — возразила Симона Ронге, — кто что думает.
     — Новый мир, — заметил Фаготин. — Здесь все возможно.
     От этой мысли кое у кого по спине прошел холод.
     — Планета имеет хозяев?..
     — Бросьте!  —  возразил любимым  словечком Берни.  —  Какие  хозяева?
Работаем четвертый месяц и никого не встретили.
     Это звучало успокоительно,  а может, хотелось отгородиться от загадки
щитом, — все начали искать естественные причины для объяснения.
     — Встречаются же на Земле изумруды,  исландский шпат.  Даже в крупных
кристаллах!..
     — Крупнее — выращивают искусственно.
     Опять вернулись к  тому же  —  к  искусственному происхождению камня.
Тайной веяло от кристалла, стоявшего в зале.
     — Вспоминаю,  —  заговорил Фаготин,  — тайну каменных шаров Бразилии,
Коста-Рики.  Шары идеально выточены,  от нескольких сантиметров до четырех
метров диаметром.  И тоже в сельве,  в болотах. Кто и зачем их сделал? Или
они образовались сами?..
     Фаготина слушали. Геннадий мог преподнести изюминку в рассуждениях.
     — Существовал  принцип  средневекового  монаха  Оккама,  —  продолжал
Геннадий.  —  «Не умножай число сущностей сверх необходимого». Может быть,
принцип хорош для средневековья, но и в двадцатом веке им пользовались при
столкновении с  труднообъяснимыми фактами.  Дали  ему  название —  «Бритва
Оккама».  Больше:  «бритвой» пользовались с  энергией перевыполнявших план
дровосеков.
     На секунду Геннадий остановился — положить карандаш, который вертел в
руках. Положил.
     — Как всякий принцип,  — продолжал он, — принцип Оккама односторонен:
во что бы то ни стало непонятный факт объяснить естественными причинами...
Так и насчет шаров.  Вулканический пепел во время извержений скатывался по
склонам гор. Кристаллизовался вокруг песчинок, образуя монолитные каменные
шары.  Их обволакивала порода, консервировала внутри себя, а когда время и
непогоды размывали футляр, шары появлялись наружу в готовом виде.
     Не верите?  — Геннадий заметил иронические улыбки. — Я тоже не совсем
верю.  Шары с вишню величиной —  допустим. Но с двухэтажный дом... Принцип
Оккама  предлагал  и   другое  объяснение:   шары   высечены  человеком  в
доисторическую эпоху. Каменными рубилами. Идеально. С точностью радиуса до
микрона.
     Кто-то из картографов засмеялся. Геннадий пожал плечами:
     — Принципом Оккама  можно  объяснить все:  взлетные полосы  в  долине
Наска в Андах, парящие фигуры космонавтов на скалах Тассили...
     — Такой успокоительный принцип,  —  не выдержала Иванна. — Баальбек —
каменными рубилами, я об этом читала.
     — Не будем осуждать двадцатый век... — примирительно сказала Симона.
     — Но «бритва»,  —  воскликнул Финн, — не слишком тонкий хирургический
инструмент! «Бритвой» можно зарезать!
     — Резали,   —   ответил  Геннадий.   —  Сверхточный  календарь  майя,
Антарктиду на  древних картах с  ее хребтами под километровым льдом —  все
объясняли, исходя из принципа монаха Оккама...
     — С позиций камнерубильной техники, — добавил Финн.
     — Вот и кристалл,  —  кивнул на его реплику Геннадий.  — Предположим,
что он вырос сам или его создала молния,  выплавив из породы.  Объяснение?
Объяснение.  Примите и успокойтесь... Вижу, что не хотите успокаиваться, —
Геннадий жестом  предотвратил готовые возражения.  —  Я  не  кончил!  Есть
иллюстрация к  сказанному.  К  счастью,  современная.  Мы пришли в  болота
Альдеры —  планета с  аборигенами,  эпохой палеолита,  с пещерным свирепым
укладом.  Построили космодром из плит,  больших,  чем в Баальбеке.  И,  не
скроем греха,  ушли оттуда.  Альды каменными рубилами — совпадение?.. — до
сих пор крушат покинутый космодром.  Надстройки разнесены в прах...  Через
сто тысяч лет у альдов появятся свой Ньютон и свой Оккам.  Останутся плиты
в  основании космодрома.  Кто-то  будет  пытаться  разгадать происхождение
плит,  увидит на  них  следы  каменных топоров.  И  «Бритва Оккама» срежет
всякую мысль о появлении здесь инопланетных разведчиков.
     К чему я веду? — закончил Геннадий. — Кристалл мне напоминает атомную
решетку. Точки пересечения граней — узлы взаимодействия электронов. Похоже
на  атом.  Похоже на  символ.  Безумная идея,  скажете?  Может быть,  ее —
бритвой?..
     Охотников выступить с  бритвой  не  находилось.  Если  на  Земле  еще
остались загадки — те же каменные шары, — что можно ожидать на неизвестной
планете?
     Поговорили еще, пока Фаготин не предложил:
     — Кончаем дискуссию. Завтра работа. И послезавтра работа.
     Кристалл  оставили  в  зале,  на  подставке,  как  он  стоял.  Только
подставку придвинули к окну, освободив середину зала.
     Работа продолжалась.  Все было просто и повседневно: пленки поступали
одна за другой,  переснимались на крупный план. Люди давали названия горам
и  долинам,  завершая работу над  картами,  оживляя незнакомую землю своей
фантазией, теплотой.
     Названия записывались счетными машинами, передавались с одной станции
на другую, чтобы не было дублирования.
     Но дублирование возникало.
     Симона  Ронге  озеро  в  хребтах  южного  полушария назвала Утренним.
Счетная  машина  замигала желтыми лампами:  такое  название есть  у  Галлы
Синозы в северной группе.
     Симона вызывает Галлу по видео:
     — Уступи мне название.
     — Не подумаю! — отвечает Галла.
     — Оно мне нравится, — говорит Симона.
     — Мне тоже нравится.
     Симона изобретают уловку:
     — Я придумала его раньше тебя.
     — Когда? — спрашивает Галла. В глазах у нее искорки смеха.
     — В семь часов.
     — А я без пяти семь! — возражает Галла.
     — Галла... — Симоне хочется оставить название за собой.
     — Не проси!  —  Глаза у Галлы большие,  синие. Красивые глаза. Симона
смотрит в них,  любуется девушкой.  Галла моложе всех в экспедиции,  почти
девочка.  Название доставляет ей  удовольствие.  Галла даже краснеет,  что
приходится спорить с Симоной.
     — Ладно, — уступает Симона. — В следующий раз...
     — Уступлю! — Галла радостно трясет головой.
     Симона готова выключить видео, но подходит Фаготин.
     — Серенгу, — кивает Галле.
     Галла кричит:
     — Виктор Андреевич!
     В рамке появляется Виктор.
     — Здравствуй, — приветствует его Геннадий. — Какие новости?
     — Нормально, — отвечает Виктор. — Работаем.
     — Я спрашиваю новости, — уточняет Геннадий.
     — А...  — Виктор перемещает рамку видео на тумбочку в углу комнаты. —
Четыре вот такие призмы, — слышится его голос. — Одна величиной с бочку. В
лесу.
     — Дискутировали?  —  спрашивает Геннадий,  показывая свою  призму  на
столике у окна.
     — Было, — отвечает Серенга.
     — К чему пришли?
     — Непонятные вещи.
     — У тебя двое химиков, — напоминает Геннадий.
     — Говорят, что стекло. Похоже на органическое.
     — Искусственное?..
     — Проводит  электричество,   как   металл.   Ребята  еще   возятся  в
лаборатории. Что будет интересное — сообщу.
     — Сообщи.
     Две-три недели прошли спокойно. Были найдены еще призмы, никто уже не
удивлялся их прозрачности, месту находок — в ущельях и на равнинах.
     Зато,   как   предвидел  Фаготин,   фантазия  у   картографов  начала
истощаться.  Раньше,  отметил Геннадий,  чем следовало,  — впереди полгода
работы. Люди стали задумываться, повторяться, пришла апатия.
     — Мыс Гаттерас, — предложил название Берни.
     — Есть на Земле.
     — Ну и что? — начинался спор. — Взяли же полуостров Рыбачий.
     — И заменили.
     — Да, заменили.
     Однажды в такой вот час Симона сказала:
     — Реку в квадрате семьсот девять дробь девятьсот я назвала Аунауна.
     Все повернули к ней лица.
     — Аунауна, — повторила она.
     — Ни на что не похоже, — запротестовал Игорь.
     — Непохоже, — согласилась Симона. — Зато звучит.
     — Ничего не звучит! — возразила Майя. — Аунауна...
     — Не по-нашему как-то, — поднялся со своего места Самдар.
     — Долго ты думала? — спросила Майя Симону.
     — Думала...  —  неопределенно сказала Симона...  —  Не то что думала,
звучит в ушах и звучит. Словно кто-то нашептывает.
     — И  у  меня  странные названия получаются,  —  вмешалась в  разговор
Иванна. — Я вот отдельно выписала: Зуулу, Роа...
     К ней подошли.
     — Зеее... — продолжала Иванна.
     — Откуда ты их взяла?
     — С потолка! — рассердилась Иванна. — Откуда мы все берем?
     Тут же одумалась и сказала спокойно:
     — Сами появляются. Лезут в голову.
     — Есть!  —  крикнул Берни,  который за минуту до этого предлагал мысу
название Гаттерас. — Мыс Моо!
     — Ребята,  и мне...  —  отозвался Василий Финн.  — Какой-то гавайский
язык: река Пееке...
     У Берни уже стояло на карте: мыс Моо.
     — Нет,  хватит!  —  возразила Иванна  и  написала вдоль  хребта,  над
которым сидела с полчаса: Зуулу.
     Бросила карандаш:
     — Не могу!
     — И я не могу! — Берни отодвинул прочь карту. — Наваждение!
     — В уши так и дудит!..
     Побросали  карандаши.   Происходило  что-то  странное,   и   все  это
чувствовали.
     — Перерыв! — объявил Геннадий.
     Когда все вышли на воздух,  Геннадий запросил Северную. В рамке стоял
Серенга, глаза его блестели от возбуждения.
     — Что у вас? — спросил Геннадий.
     — Паника, — ответил Серенга.
     — С названиями?..
     — С названиями.
     Вечером разразилась гроза.
     Грозы  на  планете  бывали  и  раньше.  Радовали  обитателей станции:
молнии, гром были как на Земле.
     — Смотрите, смотрите! — вскрикивал кто-нибудь. — Какая резкая молния!
     Ветвистый огонь обнимал небо, все вспыхивало синим или оранжевым.
     — А вон шаровая!
     — Еще, еще!..
     Шаровые молнии  появлялись в  каждой  грозе.  Плыли  над  лесом,  над
станцией, вызывая общий восторг:
     — Чудо!..
     Сейчас в воздухе кружились хороводы шаровых молний,  гирлянды.  Никто
не кричал:  «Смотрите!»  В пляске шаров можно было увидеть закономерность.
Появляясь из  туч —  гроза была сухой,  ни капли дождя,  —  шары падали на
здание станции,  казалось, вот-вот коснутся крыш. Но крыш они не касались.
Взмывали свечой,  кружились цепочкой вокруг построек, даже перегоняли друг
друга.
     Обитатели станции толпились у  окон.  Удары  грома сотрясали воздух и
станцию.  Ветвистые молнии были выше туч,  били почти беспрерывно; сполохи
белого и фиолетового огня проглядывали сквозь тучи, охватывая их с одного,
с другого конца, словно грозя поджечь.
     — Выключите свет! — распорядился Геннадий.
     Электричество  выключили.  Тьма  вошла  в  залу,  сполохи  бились  за
стеклами.
     — Все вокруг станции... — сказал кто-то.
     — Кажется.
     — Нет, не кажется! Станция в центре грозы.
     В  ряду  противоположных  окон  вспыхивали  те  же  молнии,  сыпались
огненные шары.
     — Несдобровать нам сегодня, — мрачно бросил Василий.
     — Ну, ну... — возразили ему, но в голосах звучала тревога.
     Между тем пляска шаров становилась неистовой.
     — Видео... — попросил Геннадий в надежде связаться с Серенгой.
     Видео не работало.
     — Защитное поле!
     Голубая завеса не вспыхнула. Самдар включал и выключал рубильники:
     — Нет тока...
     — Зашторить окна!
     Заслонки не опустились. Геннадий забыл, что нет тока.
     — Волнуешься, командир? — спросил Василий.
     Геннадий  пожал   плечами.   Люди   перед   стихией  были   полностью
беззащитными.
     Круговерть огненных шаров вдруг замедлилась.
     — Смотрите!..
     В  ответ  раздался  звон  лопнувшего  стекла.  Осколки  посыпались на
подоконник, люди шарахнулись от окна.
     Шар величиной с арбуз втиснулся в разбитую шибку, секунду поколебался
на  месте,  словно  отряхиваясь,  не  зацепил ли  пылинки с  металлической
рамы?..
     — Стойте не шевелясь! — сказал Геннадий.
     Шар покружился под потолком, спустился к столу. Задержался над картой
Симоны —  карта была почти заполнена,  — неторопливо двинулся к сейфу. Вел
себя как обычная шаровая молния,  которая может обойти комнату, покачаться
над металлическими предметами и  выйти в  то  же  разбитое окно,  в  какое
влетела.  Главное  в  этих  случаях —  не  шевелиться,  не  создавать тока
воздуха, чтобы не привлечь к себе молнию. Геннадий повторил еще раз:
     — Не шевелитесь!
     Над  сейфом шар  задержался,  проделывая круговые и  в  то  же  время
колебательные движения.  В  комнате  почувствовался запах  горного  снега,
озона.
     — Долго это будет? — спросил Самдар.
     — Тише! — сказала Симона.
     Шар продолжал колебаться над сейфом.
     — Что его привлекло? — спросила шепотом Майя.
     — Тише...
     Шар оторвался от сейфа, поплыл к окну.
     — Так-то лучше... — сказал кто-то с иронией,
     Страха у людей не было —  присмотрелись.  Да и ни к кому из людей шар
не приближался.
     — Поди, поди прочь, — приговаривал Берни. — Чего тебе здесь?
     Шар пересек комнату, был у окна.
     — Ну вот, — сказал тот же Берни. — До свиданья.
     Шар  не  ушел на  волю.  Приблизился к  призме,  коснулся ее  верхней
плоскости.  Будет  взрыв  —  шар  впервые задел  предмет!..  Но  взрыва не
последовало.  Призма вспыхнула изнутри,  ее пронизали искры, покружились и
застыли горсткой смородины или крупной рыбьей икры.
     — Аккумулятор! — сказал Самдар.
     — Инкубатор... — поправила его Симона.
     Шар  еще  раз  коснулся поверхности,  и  еще горсть икринок застыла в
призме.
     — Симона права! — сказал Геннадий.
     Шар поднялся к выбитой шибке,  задержался,  словно прощаясь или желая
что-то сказать.  «Кажется,  усмехнулся»,  —  заметит после Самдар. После —
когда  все  станет  ясным.  Сейчас все  следили за  молнией и  хотели лишь
одного: Уйди.
     Шар ушел, словно растворился в воздухе.
     Зажегся свет.
     — Пронесло! — вздохнули картографы.
     Заговорили наперебой:
     — Что это было?
     — Празднество?..
     — Ничего подобного не видела в жизни,  —  говорила Симона.  —  Ничего
подобного!
     Наклонилась над картой.
     — Ребята!.. — отшатнулась, лицо ее побелело.
     — Что с тобой? — кинулись к ней.
     — Карта... — шепотом произнесла Симона, опустилась на стул.
     Карта была другой. Названия, придуманные горам, холмам, были другими,
горы  вместо Алмазных назывались Тахее,  холмы  из  Пологих превратились в
Баата.  То же самое с  ручьями,  лесом.  Только река со странным названием
Аунауна так и осталась — Аунауна...
     — Это сделал шар?..
     Люди, не дыша, сгрудились вокруг карты.
     — Шар?.. — спрашивала Симона.
     Фаготин шагнул к сейфу,  распахнул дверцы.  Выхватил атлас — руки его
дрожали,  швырнул на  стол.  Все названия в  картах —  до  единого —  были
изменены.
     — Электронная жизнь, — сказал Геннадий. — Вот кто хозяин планеты — не
мы!
     Василий шумно вздохнул, Самдар повернулся к окну:
     — Силы небесные!..
     За  окном  была  ночь  —  черная и  чужая.  Зигзаг расколотого стекла
блестел росчерком, перечеркнувшим работу и присутствие людей на планете.
     — Еще!..  —  указала Майя на  титульный лист,  до которого добралась,
перелистывая страницы атласа.
     На  первом листе  осталось слово НАДЕЖДА —  единственное,  написанное
по-русски.   Исчезла  только  большая  буква  в  начале  слова  —   стояла
маленькая!..
     Как  ни  удивительны были  события последнего часа,  перемена буквы с
заглавной на маленькую поразила всех как громом.  С  минуту в  зале царила
растерянность.  Искали объяснение и  не находили слов высказаться.  Самдар
пришел в себя раньше всех:
     — Что это — шанс?..
     Фаготин крутил тумблеры передатчика, вызывал корабль:
     — «Юнона»! — повторял он. — «Юнона»!
     Ребята все еще рассматривали титульный лист.
     — Может быть,  они  хотят с  нами  контакта?  —  продолжал спрашивать
Самдар.
     — «Юнона»! — вызывал Геннадий.
     — Слушаю!  —  ответил корабль.  По  голосу картографы узнали капитана
Гулаева.
     — Свертываю работы  по  картографии.  Объявляю  эвакуацию,  —  сказал
Фаготин.
     — В чем дело?  —  Наладилась видеосвязь,  встревоженные глаза Гулаева
смотрели с экрана.
     Геннадий коротко  доложил  о  происшедшем.  Показал несколько карт  с
неведомыми названиями. Гулаев слушал, кивал головой.
     Подключился к видео Виктор Серенга, показал станцию:
     — Призмы полны икрой. Прекращаю работы.
     Капитан «Юноны» согласился с руководителями:
     — Меняю курс. Ждите.
     Помедлил секунду. Спросил:
     — Как же теперь с Надеждой?
     — Надежда  останется,  —  ответил  Геннадий.  —  Подлинная надежда на
диалог с хозяевами. Нужна комиссия по контактам.


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 31/08/2000